На следующий день я позвонила Юлии Львовне и сказала, что проведенные Агентством журналистских расследований оперативно-розыскные мероприятия опровергают факт хищения гражданином Батмановым средств с ее личного счета. Я нарочно говорила с ней сухо и сдержанно. Мне было неприятно признаваться в наших неудачах.
Юлия Львовна была изрядно пьяна, она так же, как и во время своего первого визита ко мне, истерично расхохоталась.
— Я так и знала, — говорила она, причем не мне, а кому-то, кто был с ней рядом. — От этих щелкоперов не будет никакого проку. Журналюги бездарные! Лучше бы я сразу наняла бульдога! Давно бы дело было сделано!
— Ну как? — спросил меня Родька, присутствовавший при разговоре.
— Может, Батманов и прав, — сказала я, пожав плечами, — она действительно с приветом. Во-первых, сейчас два часа дня, а она пьяна в стельку. Во-вторых, обозвала нас щелкоперами, а в-третьих, собирается нанимать кинолога с собаками.
Родька присвистнул и покрутил пальцем у виска.
Я была уверена, что на этом в истории Юлии Львовны Ларионовой будет поставлена точка, но ошиблась.
Вечером того же дня ко мне в кабинет зашел Зудинцев, весь день промышлявший в УБЭПе, и плотно прикрыл за собой дверь.
— Послушай, Марина, мне удалось кое-что узнать. Выявлены аналогичные случаи таинственных исчезновений денег со счетов. Вот, я выписал фамилии пострадавших. Первый случай произошел года два тому назад. Есть вероятность, что все это звенья одной цепи.
Я присела за стол и пробежала глазами список. В нем значилось пять фамилий.
— Михалыч! Но ведь здесь все женщины, — в восторге от собственной наблюдательности заметила я, но тут же осеклась. — Разве что вот эта фамилия…
Онупко… может принадлежать и мужчине тоже. А, Михалыч?
— Онупко — это мужчина, — подтвердил безжалостный Зудинцев. — Но…
— «Но»?
— Но — бывший. Незадолго до того, как у него пропали деньги, Онупко лег в клинику пластической хирургии и изменил пол.
Я всегда гордилась отличавшими меня умом и сообразительностью.
— Есть контакт, Михалыч! — заорала я, потому что меня осенило. — Скажи, а в УБЭПе еще не поняли, почему все пострадавшие — женщины или трансвеститы?
— Еще не поняли, — убежденно ответил Зудинцев.
— А ты, Михалыч, конечно же, понял?
Подполковник в отставке напрягся, силясь выдвинуть какую-нибудь удобоваримую версию, но вынужден был сдаться.
— Честно говоря, еще нет.
— А я знаю! Знаю! — Я заплясала по комнате. — Михалыч! Юлия Ларионова тоже недавно делала пластическую операцию — подтяжку.
— Черт побери! А в этом что-то есть, Агеева. Хотя, конечно, не факт…
— Еще какой факт! У меня тоже была кредитная карточка. — На всякий случай я использовала прошедшее время. — Чтобы с ее помощью получить деньги, мало засунуть ее в банкомат, надо еще набрать пин-код, определенный набор цифр. Как можно воспользоваться кредиткой, не зная их? Никак. Нужно выведать эти заветные цифры. И знаешь, Михалыч, как это можно сделать? Под наркозом. Пластические операции, за редким исключением, проходят под общим наркозом!
— Над этим надо подумать, Марина, — сказал Зудинцев. — Помню, подстрелили мы одного налетчика. Трое других ушли. Подстреленного отвезли в больницу, его там сразу на операционный стол — под нож, пулю извлекать.
Сейчас уже не вспомню, из какого места. Одному из оперов выдали белый халат и разрешили войти в операционную, когда пациенту давали наркоз. Пара вопросов под кайфом — и паренек сдал нам всех своих подельников с потрохами. Так что очень может быть. Но проверить не помешает.
Два дня Зудинцев на работе не появлялся. Он снова отправился в УБЭП для того, чтобы найти подтверждение или опровержение моей версии. На третий день с утра пораньше Михалыч пришел ко мне в кабинет, чтобы выразить свое восхищение. Я оказалась права: все пять женщин и существо по фамилии Онупко делали пластику. Причем в одной и той же клинике. Возглавлял ее Лазарь Моисеевич Гольцикер.
— А теперь приготовься к сенсации, Марина! Клиника открылась в тысяча девятьсот восемьдесят девятом году и сначала называлась не «Ночи Клеопатры», а просто и буднично — ЗАО «Сатурн». Так вот, на этом первом этапе одним из ее учредителей значился Вадим Германович Батманов.
— Что ж ты, Жора, отпустил этого мерзавца? Впредь не будешь действовать по принципу: «Послушай женщину и сделай наоборот»? Я ведь тебе говорила, что Батманов замешан в этом деле.
— Ну, интуицию к делу не пришьешь. Фактов-то не было. А теперь, Марина Борисовна, — потупившись, сказал Зудинцев, — я должен тебя расстроить. Нас троих — тебя, Родиона и меня — вызывает на ковер Обнорский. Всыплет по первое число.
— За что? — спросила я, хотя примерно догадывалась, каков будет ответ.
— Видишь ли, когда все наши предположения подтвердились и народ в УБЭПе врубился и забегал, я пошел к Обнорскому и все ему рассказал. Ну а он, как обычно, вместо того, чтобы возложить лавровые венки на наши гениальные головы, разорался.
— Когда? — спросила я обреченно.
— Сейчас он в УБЭПе. А после обеда — готовься. Но крайним он считает меня, как старшего по званию. Помнишь, как говаривал незабвенный дон Карлсоне? «Женщины и дети могут быть беспечны, а мужчины — нет».
Подполковник Зудинцев кисло мне улыбнулся и пошел оповещать Родиона Каширина о предстоящем разносе.
— Вы что, мать вашу, совсем обалдели? — Наш шеф никогда не изменял своим традициям — любую разборку с подчиненными он начинал именно с этой фразы. — С Агеевой мне все ясно, у нее борзометр давно зашкаливает. Но ты, Михалыч! Ты же опер, профессионал! Как ты мог играть в бирюльки с этими недоумками с филфака? Стажерку несовершеннолетнюю задействовали, в нимфетку обрядили: «Дяденька, а ты тетенькины деньги случайно не брал?» Позор! Расследователи хреновы!