— Рано, Марина, благодарности выносить, самое главное еще впереди.
К счастью, ночью на выезде от «Прибалтийской» оказалось довольно оживленно. Машины сновали в разные стороны, помогая нам законспирировать слежку за Батмановым. С Наличной «мерседес» свернул на набережную Смоленки, заполз во двор 36-го дома и заглушил мотор. Я вытащила из сумочки радиотелефон и положила его перед собой. Как только он зазвонит, я должна была передать его Зудинцеву — такая у нас была договоренность. Мужчины настояли на том, чтобы ситуацию в салоне «мерседеса» контролировал кто-нибудь из них. У меня могли не выдержать нервы, я бы, совершенно очевидно, сорвалась в атаку раньше времени и все испортила. Прошло уже минут двадцать, но телефон предательски молчал.
— Это невозможно! — не выдержала я. — Может быть, за последние несколько лет Батманов из педофила превратился в маньяка-убийцу. Вот что он сейчас с ней делает?! Что?!
— Марина Борисовна, не заводитесь раньше времени, — урезонил меня Родион. — Нет никаких оснований для паники. И…
— Смотрите! — отрывисто перебил его Зудинцев.
В салоне «мерседеса» в нескольких метрах от нашей «Волги» зажегся свет.
Открылась дверь со стороны пассажирского места. Из машины выскользнула стажерка Оксана и что, вы думаете, она сделала? Задрала юбку, стянула трусики и, сверкнув белой попкой, села под кустик делать пи-пи. В ту же секунду зазвонил наш радиотелефон. Я успела схватить его раньше Зудинцева.
— Уважаемые радиослушатели, — пропищала мне в ухо Оксана, — вы настроились на передачу «В объятиях педофила…»
Слышимость была прекрасной, мне показалось, что я уловила даже звук Оксаниной струйки. «Зря, — подумалось мне, — я лишила заслуженного ветерана МВД Зудинцева таких незабываемых ощущений». Натянув трусики, стажерка вернулась к Батманову, а я передала «Nokia» Михалычу.
Передача «В объятиях педофила» транслировалась в правое ухо Зудинцева минут десять-пятнадцать. Позже мы с Родионом кусали локти, вспоминая выражение лица нашего Михалыча. Его надо было снимать на пленку! И нам бы был обеспечен главный приз в передаче «Сам себе режиссер».
В соответствии с разработанным нами планом Оксана должна была отказаться идти в холостяцкую квартиру Батманова и спровоцировать домогательство непосредственно в машине. А чтобы мы могли контролировать ситуацию и вмешаться вовремя, нас с салоном «мерседеса» должен был соединить тариф «Молодежный» — 0,7 цента в минуту.
Скрипка будет несказанно счастлив, оплатив столь ничтожные суммы.
— Пора! — наконец сказал Михалыч и добавил:
— Дверьми не хлопать. Хотя вряд ли его теперь что спугнет.
Родион пропустил меня вперед. По сценарию я должна была действовать первая. Набрав ускорение, я подлетела к «мерседесу» со стороны водительского места и рванула на себя дверцу. К счастью, она оказалась незапертой.
— Подонок, мерзавец, извращенец, сукин сын! — голосила я на всю округу, обрушив на голову Батманова кулаки и шестьдесят килограммов живого веса. — Что ты сделал с моей несовершеннолетней дочерью? Засужу! На каторге сгною!
Вытряхнутый из машины Кашириным и Зудинцевым Батманов никак не мог прийти в себя.
— А девочка сказала, что мама живет в Мурманске, — только и промямлил Вадим Германович.
Он даже не попросил ребят представиться, приняв их за ментов. Физиономия Михалыча действовала лучше любой ксивы.
Оксана не слишком натурально всхлипывала у меня на груди. Каширин что-то усердно записывал в блокнот. Зудинцев изучал паспорт и водительские права Батманова, хотя, уволившись из органов в 1999 году, уже три года не имел на это права.
Мы блефовали и выиграли. Так нам тогда казалось.
— Я дам вам денег! — неожиданно произнес Батманов. — Не надо ничего писать, — обратился он к Родиону. — Я дам вам денег. Много у меня нет, но я готов… все, что есть…
— Потерпевшие! — обратился ко мне и к Оксане Зудинцев. — Вы согласны на материальную компенсацию ущерба, причиненного вам Батмановым Вэ Гэ?
Стажерка перестала всхлипывать и с надеждой посмотрела на меня.
— Сколько? — буркнула я.
— У меня есть десять тысяч наличными…
Я презрительно фыркнула.
— Я могу продать квартиру… и машину, — добавил он.
— Меня устроит сумма, которую вы недавно сняли со счета в «Кредит-Простор-банке», — сказала я.
— Это какая-то ошибка, — пробормотал Батманов, — у меня нет счета в этом банке или в каком бы то ни было еще. С 1998 года. Вы можете это проверить.
При упоминании о «Кредит-Простор-банке» ни один мускул не дрогнул на лице Вадима Германовича. Он продолжал жалко шмыгать носом, кутаясь в долгополое пальто.
— Сколько денег вы оставили своей бывшей жене Ларионовой? — спросил Зудинцев, уткнувшись в паспорт, как будто на этот вопрос его натолкнул штамп о разводе.
— Сто пятьдесят тысяч долларов, — еле слышно выдавил Батманов. — Но тогда были другие времена. Я мог себе это позволить… Сейчас я на мели.
И жена не дает мне в долг. Да и денег этих у нее больше нет… Она больная женщина — все растранжирила за один год. Недавно сама приходила ко мне — просила денег на ребенка. У нас дочка…
Я ей отдал шестьсот долларов — все, что у меня тогда было…
Зудинцев его отпустил. Он сказал, что двадцать лет проработал в органах и может отличить, когда человек врет, а когда нет. Зудинцев был убежден, что Батманов не врал. У меня было другое мнение, но… никаких доказательств, кроме собственных ощущений. А еще у меня было отвратительное настроение: поймав подонка с поличным, мы отпустили его на все четыре стороны. Чтобы в нашей операции приняли участие правоохранительные органы, нужно было получить высочайшее соизволение Обнорского. Но начальники, как и мужья, узнают обо всем последними.