Дело о взбесившемся враче - Страница 31

— Кто, милая? Влево?

— Он, точно, он! Я про него справку Спозараннику делала, когда Модестов этого экстрасенса разоблачал.

— А, так это ты музыкой лохов лечишь?

Горе— фантом мог и не отвечать -Мак-Дауэлла и в самом деле изображал знаменитый Мишель Влево, основатель академий и духовных центров, творец чудодейственной науки музотерапии. За его «целительные» кассеты и амулеты тысячи страждущих платили неслабые деньги, а на гастроли «целителя» в провинции собирались полные залы народу. Беда! Только вот что делал в Меншиковском дворце об эту пору и в этаком виде «великий и ужасный»? Может, он новый способ разведения лохов репетировал? Или просто в мою честь его пригласил флибустьер?

Все сомнения наши развеял, не поверите, Линкольн Мак-Дауэлл. Вернее, вначале нам всем явилось фамильное сходство реставратора и «привидения»: как только Фазиль сел на скамейку рядом с экстрасенсом, стало ясно, что они родные братья. Флибустьер был, конечно, младше и потому еще не приобрел черт законченного проходимца — ему и в бабниках было неплохо!

А потом уже Линкольн попросил Аглаю показать нам одну маленькую бумажку. В ней от имени известного депутата Михаила Салехарда господину такому-то (фамилию предлагалось вписать от руки) предлагалось поддержать проект «Дворцовые тайны». На поиски кладов, месторасположение которых укажут нам привидения, депутат рассчитывал получить деньги из городского бюджета и фонда «К 300-летию Санкт-Петербурга». И называлось все это почему-то «акцией памяти». Вот такую бумажку и всучил Линкольну еще в ресторане наш друг Фазиль! Для Мак-Дауэлла, наверное, и был устроен спектакль под названием «Дорогой дядюшка» с привлечением специалистов, в котором мы все участвовали в качестве восторженных зрителей. И если бы не нос Соболина, то гром аплодисментов инициативе Салехарда был бы назавтра обеспечен.

В довершение всего на трубку Володе позвонил ополоумевший Модестов, сообщивший, что он все понял. Мол, Линкольн похож ни на кого иного, как на экстрасенса Влево, а значит, это он косит под привидение в Ораниенбауме, где у него брат Фазиль реставратором трудится. Вот только зачем, он, Модестов, не знает, а если мы на месте не узнаем, то дураки будем.

«Уже узнали, Миша!» — гордо сообщил Соболин и дал отбой. А через час мы дали отбой сами себе в широкой супружеской койке ораниенбаумского «люкса».

Но самое поразительное, друзья мои, в том, что, несмотря на последовавшие громкие разоблачения самодеятельности Салехарда, деньги на свой проект родовитый депутат все-таки получил. Правда, не от города Санкт-Петербурга, а от международного фонда «Дворцовые традиции». И представляли салехардовскую дурь на шикарнейшем ежегодном заседании в Эдинбурге, как рассказывает Обнорский, Линкольн Мак-Дауэлл и его новая жена Аглая.

Дивны дела твои, Господи!

ДЕЛО О ДОЧЕРИ ЦЫГАНСКОГО БАРОНА

Рассказывает Владимир Соболин

"Соболин Владимир Альбертович, 27 лет. Бывший профессиональный актер. После окончания Ярославского театрального училища работал в театрах Казани, Майкопа, Норильска и Петербурга.

В Агентстве журналистских расследований возглавляет репортерский отдел. Мобилен, инициативен, имеет хорошие контакты с сотрудниками правоохранительных органов.

Жена, Соболина Анна, также работает в Агентстве. Некоторое время отношения между супругами были на грани развода, но в последние месяцы нормализовались, что благоприятно сказалось на рабочем климате в "Золотой пуле ".

Из служебной характеристики

Поезд тронулся. Зейнаш выждала паузу и заголосила:

— Люди добрые! Проявите милосердие к беженцам, кто сколько сможет, помогите нашим детишкам…

Два чумазых пацаненка держались за край ее юбки и угрюмо смотрели в пол. Чумазая трехлетняя девочка ерзала у меня на плечах и теребила мою тюбетейку.

Теперь настал мой сольный выход. Я набрал в легкие воздуха и воскликнул — страстно, с чувством, вспомнив уроки своих мастеров в театральном:

— Поверьте, люди добрые, не от хорошей жизни к вам обращаемся, дай Бог здоровья вам и вашим близким…

Наша процессия медленно двигалась вдоль вагона мимо равнодушных пассажиров. Давали мало — кто мелочь, кто червонец.

Внезапно я почувствовал, что меня сейчас прожгут взглядом. Прямо напротив сидела Марина Борисовна Агеева и изумленно на меня таращилась.

— Вай, гражданочка, — обратился я к ней, — ради Христа прошу, помоги деткам!

Потрясенная Агеева достала кошелек и вытрясла всю мелочь в ладони нашему пацаненку.

— Дай Бог тебе здоровья, красавица, умница, ненаглядная, — поклонилась ей Зейнаш, и мы покинули вагон, оставив Агееву гадать — то ли ей это снится, то ли у Соболина появился брат-близнец.

— Не упоминай Христа, — рассмеялась Зейнаш. — Мы ведь мусульмане, забыл?

Следующий поезд мы пропустили — туда закатился на коляске безногий парень в камуфляже, пусть работает. А вот этот поезд — наш.

Я вздохнул, взял на руки девочку и вошел в вагон вслед за Зейнаш.

***

Кто сказал, что быть нищим легко?

К вечеру я чувствовал себя так, будто пробежал марафонскую дистанцию. Или отыграл подряд десять «елок». Или отдежурил в своем репортерском отделе трое суток без перерыва.

Расположившись возле Витебского вокзала, взяв себе по пиву и шаверме, а детям пирожки и лимонад, мы с Зейнаш пересчитали выручку. Шесть тысяч рублей! Или — двести баксов. Неплохо…

— Четыре тысячи мы отдаем Гульнаре, а на остальное — гуляем! — подмигнула мне Зейнаш. И, оставив меня с детьми, убежала на вокзал.